Обомнется, оботрется — все по-старому пойдет.
Консервативности крестьянского уклада касаются все исследователи традиционной культуры. Традиция – это то, что «Не нами уставлено; не нами и переставится». Для крестьян она также естественна, как регулярные хозяйственные циклы и смены времен года. «Год кончается (кончился), другой начинается (начался)». Даже во фразе «Сколько лет, сколько зим» мы уже замечаем циклическую модель времени.
Жизнь крестьянина, не важно, русского, китайского или западноевропейского, всегда была связана с окружающей природой, определяется и подчинена климатическим и географическим особенностям окружающей среды. Однако большая часть территории России находится в зоне рискованного земледелия, в том числе, поэтому выработанные веками способы выживания обладают непререкаемым авторитетом. Образ жизни крестьянина не менялся веками, потому «Как жили деды да прадеды, так и нам жить велели». И ведь жили. Без лишней и рефлексии, размышлений о собственной идентичности и вариативности жизненного пути. «Прадеды ели просто, да жили лет по сту». Традиция в образе предшествующих поколений избавляла от проблемы выбора: «Наши отцы и деды того не делали, да и нам не велели». При таком определяющем значении готовых схем (сами пословицы являются вариантом такой схемы) не оставалось времени для нового «Пускай будет по-старому, как мать поставила». Конечно, подобный образ жизни не предполагал возможностей развития, совершенствования, все новое отрицалось только потому, что оно новое, но он позволял выжить – на что и было направлено существование общины. «Как отцы и деды наши, так и мы. Много нового, да мало хорошего».
Традиционность, стабильность крестьянского уклада приводила к инертности, формированию пассивной жизненной позиции. замечанию А.И. Герцена, «народ - консерватор по инстинкту..., у него нет идеала вне существующих условий... Он держится за удручающий его быт, за тесные рамы, в которые он вколочен,- он верит в их прочность и обеспеченье. Не понимая, что эту прочность он-то и дает. Чем народ дальше от движения истории, тем он упорнее держится за усвоенное, за знакомое. Он даже новое понимает только в старых одеждах» . Для крестьянина новое – это только очередной виток привычного ему цикла: «Было мыло, стало сало. Сало было, стало мыло». «Крестьянин воспринимал время движущимся по кругу, циклическим и соответственно этому представлял, что все в мире повторяется, а не изменяется. Отклонение от нормального, т.е. повторяющегося, хода вещей казалось ему чем-то исключительным, делом рук нечистой силы, результатом козней колдунов и потому временным и преходящим: „Обомнется, оботрется — все по-старому пойдет”» . Крестьянин стремился жить размеренно, размеренность крестьянского уклада была необходимым условием существования общины, поэтому для крестьянина «День и ночь – сутки прочь» - это не показатель тяжелой однообразной крестьянской жизни, а нормальный способ существования «Наше житье: день да ночь — и сутки прочь! Пища есть — хорошо; нет — попищи, попищи, да и перестань» (М. Горький).
Встарь, бывало, собака с волком живала
Если сама лексема «время» у современного человека ассоциируется с линейной моделью времени, для которой характерна необратимость, неповторимость происходящего, то само понятие произошло от «веремя» (родственное слову «веретено»), то есть, отражает идею цикличности.
Источником авторитета традиции была идеализация времени «отцов и дедов», в котором в далеком от первоначального смысла этого слова воплотился архетип «золотого века». «Деды наши живали — мед, пиво пивали, а внуки живут — и хлеба не жуют», «Деды наши жили просто, да лет со сто, а мы пятьдесят, да и то на собачью стать», «Деды не знали беды, да внуки набрались муки». Крестьянин живет в настоящем, но взгляд его обращен в прошлое. Вот тогда «Было время — осталось одно безвременье». В этом один из источников отсутствия социального оптимизма в традиционной культуре: «Прежде жили — не тужили; теперь живем - не плачем, так ревем». И это повторяет каждое новое поколение крестьян. Все хорошее было в прошлом: «Были кудри, да посеклись. Был и пан, да пропал. Был город, осталось городище».
Идеализация прошлого, характерная для русской традиционной культуры, способствовала сохранению доминирования циклической модели времени и мешала социальному развитию.
Либо дождь, либо снег, либо будет, либо нет.
Русский крестьянин не планирует, потому что «Еще как-то перемелется, и какова-то мука будет». Если настоящее может быть осознаваемо, а прошлое, пусть в идеализированной форме, существует в виде народных представлений и образов, то будущее не может быть определено: «К весне — куда хлестнет. Либо дождь, либо снег, либо будет, либо нет». Дело, прежде всего, в особенности крестьянской повседневности. Зависимость от природных условий, которые, зачастую, были довольно сложными, делала долговременное планирование бессмысленным: «Варила баба брагу, да и упала к оврагу», «Ехать было за попом, да угодил в косяк лбом» Крестьянин жил если не одним днем, то одним хозяйственным циклом: неурожаи, как следствие, голод, были обычным явлением в традиционной крестьянской среде. «Ни от сумы, ни от тюрьмы не отрекайся!» Если природа оказывалась благосклонна, то никто не был застрахован от произвола помещиков и власти, болезней. Непредсказуемость повседневность жизни определило отрицательное отношение к будущему как категории: «Бабушка гадала, да надвое сказала».
Непредсказуемости будущего посвящено самое большое количество пословиц и поговорок, отражающих темпоральные представления крестьян. Причем паремии связаны с разнообразными сферами жизни: природой «Еще до тон поры много воды утечет», человеком «Увидим, сказал слепой, услышим, поправил глухой (а покойник, на столе лежа, прибавил: до всего доживем)», хозяйством «На чану (На сусле) пива не угадаешь» и т.д. Нежелание планировать – одна из определяющих черт русской темпоральности.
Когда на море камень всплывет, да камень травой порастет, а на траве цветы расцветут
Несмотря на значительную роль будущего времени в грамматике русского языка и общую утопичность русской ментальности, анализ фразеологии показывает, что в России будущее является, скорее, объектом фантазий, «маниловщины», чем возможной реальностью.
Поэтому русскому человеку свойственно неодобрительное отношение к событиям, долго длящимся во времени, процессам с отсроченным результатом. Хотя «Все дело в почине. Почин всего дороже», но в тоже время «Горяч на почине, да скоро остыл. Горячий надорвался, дома не сказался». Энтузиазм бывает в самом начале какого-либо мероприятия, но «Горели дрова жарко, было в бане парко; дров не стало, и все пропало».
Все, что длиться долго, для русского крестьянина сопоставимо с понятием «никогда»: «На то лето, не на это, а на третий год, когда черт умрет», «Дожидайся Юрьева дня, когда рак свистнет». Циклизм крестьянского менталитета и образа жизни не оставлял место для развития, следовательно, для будущего.
В русской традиционной культуре мы можем говорить не о будущем времени, а об определенных причинно-следственных связях, которых можно считать предшественниками представления о будущем. Конечно, мы «Посмотрим, а впредь загадывать нечего», но крестьянин видел, что если он сажал семя, то вырастал куст, дерево, он мог наблюдать результат своих действий. Но дальше этого первого приближения образ будущего у крестьян не распространялся. И даже в этом случае крестьянин оставался пессимистом «Было бы болото, а черти будут. Был бы лес, будет и леший». От будущего крестьянин ждет только плохого. В словаре Даля нет ни одной пословицы или поговорки, которая предполагала бы какой-либо социальный оптимизм, ожидание благоприятного будущего. Так называемая «народная мудрость» учить готовится к плохому, не надеяться на лучшее.
Было добро — миновалося; будет добро — того ждать долго.
Анализ фразеологизмов показал, что время в русской традиционной культуре оценивается, прежде всего, качественно, а не количественно. То есть, время зависит от происходящих событий.
Циклизм крестьянской культуры назвали «традицией» интеллектуалы. Для крестьян традицией был опыт отцов и дедов – и не дальше. Поэтому свойственное модерну линейное разделение на прошлое, настоящее и будущее не было характерно для традиционной культуры. С одной стороны, прошлое – это «Далекая пора, старина. Мохом поросло, не видать». Прошлого как истории не существует так же, как и будущего как проекта. Все равно, когда «Когда песок на камне взойдет» или «Когда еще бабушка внучкой слыла» - в представлении крестьян этого времени одинаково не существует. Крестьяне выходили за рамки линейного разделения на прошлое, настоящее и будущее: у них было еще и «давно», «никогда». Их время было многоуровнем: плохим и хорошим, обыденным и сакральным.
Темпоральные представления традиционной крестьянской культуры стали доминирующей частью социального времени в России. У отечественной традиции, по словам П.Я. Чааадаева, время длиться «непрерывно длится, не оставляя следа». Идеализация прошлого заметна в теоретических построениях славянофилов, однако того, что было «давно» в России практически равносильно «никогда не существовавшему». «Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно» . Отсутствие далекого прошлого и далекого будущего позволяет творить историю и строить глобальные проекты, оторванные от действительности; отсюда – традиционной утопизм российского сознания. Распространению влияния крестьянской культуры на менталитет нации способствовала позиция интеллектуальной элиты. «По мнению исследователей, духовный мир и менталитет большинства представителей российской интеллигенции был в целом близок по некоторым параметрам к традиционному крестьянскому образу мышления» . Одной из основных причин этого было социального происхождение интеллигенции, большинство в которых во второй половине XIX века были выходцами из крестьянского сословия . Именно «культура общения, семейного быта, этических норм поведения и ряда других качеств, которыми был щедро наделён российский крестьянин, составлявший основную массу населения страны, составили тот фундамент, на котором зиждется фантастический расцвет культуры в пореформенное десятилетие» . Ярком проявлением взаимовлияние интеллигенции и крестьянства было народничество. Молодые образованные люди разделяли «утопические представления русского народа о возможности построения справедливого общества по образцу сельской передельной общины – на основе всеобщего согласия, равенства, взаимной поддержки и коллективной собственности. Мечта о всеобщей свободе и переустройстве человечества являлась важным мотивом общественной деятельности многих революционеров» . Таким образом в сознание интеллектуальной элиты проникали вековые народные мифы. Авторитет, которым пользовался народ в представлениях молодых интеллектуалов второй половины XIX века, определил значительное место крестьянской культуры в национальном самосознании россиян.
